Удар молнии

Молния ударяет когда хочет и где хочет. Но ее с особой силой притягивают вершины. Есть местности, есть души, где сшибаются грозы: здесь они возникают, сюда их влечет, как магнитом; и, подобно некоторым месяцам в году, есть возрасты, так сильно насыщенные электричеством, что молния непременно ударяет в свой час, хочешь ты этого или не хочешь…

Моя история началась в апреле 2001 года, когда мне было всего 39 лет. Я была в расцвете сил, чувствовала себя замечательно. И хотя муж в последние месяцы работал в Москве и без него было грустновато, нет худа без добра – мне было приятно, что мужчины откровенно восхищались моей фигурой и регулярно пели комплименты. Я чувствовала себя счастливой женщиной, вспоминая слова поэта:

Женщину глазами провожая,

вертим головой мы не случайно:

в женщине, когда она чужая,

некая загадка есть и тайна.

Но однажды утром, сладко потягиваясь в постели, я заметила на ночной сорочке в области левой груди кровавое пятно, да не маленькое, а размером с куриное яйцо. Сначала я удивилась. Что это? Может, ночью я прижала грудь и травмировала ее? Руки сами собой стали проверять все участки груди, и когда я надавила в области соска, из него стали выделяться капли крови. Тут уж я и вовсе растерялась – никогда ничего подобного со мной не было. Но растерянность была кратковременной. Я понимала, что сидеть и ждать, надеясь на авось, невыносимо, надо было с кем-то посоветоваться.

Когда судьба, дойдя до перекрестка,

Колеблется, куда ей повернуть.

Не бойся неназойливо, но жестко

Слегка ее коленом подтолкнуть.

Первое, что я сделала, — приняла контрастный душ и побежала к гинекологу. Дорога до поликлиники показалась мне вечностью. Бегу, сердце вылетает из груди, бьется где-то то ли на шее, то ли в голове. Пот застилает глаза, а страх разрывает душу. Страх того, что вот зайду сейчас к гинекологу, а он глянет так грозно и скажет:

— Где же вы раньше были? Ай-яй-яй… Как все плохо… Но неизвестность была хуже любого страха. Я терзалась сомнениями – а может, у меня и нет ничего страшного? А если это опухоль?!? Что тогда? Конец жизни? Но разве это может случиться в 39 лет?! Я же еще не жила, только планы строить начала, только дети подросли. Как же они будут без меня? Картинки моей жизни пролетали перед глазами, как в фильме, и обрывались. Апрель, природа просыпается, только проклюнулись первые листики на деревьях. Среди серости появились первые разноцветия – зеленые листики, желтые цветочки мать-и-мачехи, синеватая сон-трава. И вдруг без меня… нет, такого не может быть, я ведь чувствую себя превосходно, ничего не болит. Да и лечат сейчас все болезни, главное обратиться вовремя и попасть в хорошие руки.

Доктор-гинеколог не тратила время зря. Увидев мое состояние, она уложила меня на кушетку и осмотрела. Снова появилась капелька крови при надавливании на сосок. Но никакой опухоли в груди врач не нашла. Тем не менее она капельку помазала на стеклышко и отправила в лабораторию, а меня записала на консультацию к онкологу, который вел прием в нашей поликлинике 1 раз в месяц. На мое счастье, онколог будет принимать через 2 дня.

Мне стало немножко легче – все-таки опухоли не нашли. Но тогда чего течет кровь из соска? И что делать, чтобы она не выделялась. Наверно, ответы на эти вопросы я получу только у онколога.

Мужа я решила пока не беспокоить. Чем он мне поможет, а нервничать будет. Тем более там, в Москве. А вдруг все обойдется. Но ночью мне было очень тревожно…

Одинока ночь,

Холодна, холодна.

Уходи-ка ты прочь,

Не лишай меня сна.

Горьких дум не тревожь

Мне болит голова,

Все, что было, лишь ложь

Да пустые слова.

Темнотой не томи

Ты подолгу меня.

Извини, извини,

Мне побольше бы дня.

Убери свою тень,

Уступи утру путь,

Я живу в темноте,

Дай на солнце взглянуть.

Вот и день консультации. С трепетом захожу к онкологу.

— Здравствуйте, доктор.

— Здравствуйте. Что Вас беспокоит?

Пока я рассказываю, он быстро читает записи гинеколога и ответ лаборатории на мазки отделяемого из груди.

— Раздевайтесь, пожалуйста, до пояса.

Лежа на кушетке, я замерла, пока врач медленно осматривал меня. Раз, потом второй круг. Тихонько надавил на сосок.

— Знаете, ничего плохого не вижу, только диффузная мастопатия. Но есть кровянистые выделения из соска. А значит, надо оперировать. И операцию не надо откладывать на долго.

— Доктор, а кровь из соска – это опасно?

— Если учесть, что в мазках – отпечатках отделяемого из вашей груди ничего плохого не найдено, то скорее всего и операция закончится хорошо. Но исключить опухоль надо.

— А что, может быть и опухоль?

— Кровь может выделяться в нескольких случаях. Во-первых, это может быть какая-то травма, например, легли на грудь, лопнул сосудик – вот и кровь из соска. Во-вторых, редко, но бывает кровянистое отделяемое из груди при воспалении протоков. В-третьих, и чаще всего, кровь выделяется при внутрипротоковой папилломе. И наконец, при раке, который растет в протоке. Вот операция и даст нам ответ.

О, боже, значит, может быть и рак… Тогда чего тянуть, надо срочно оперироваться.

— Доктор, я согласна. Завтра можно?

— Ну, не так быстро. Надо анализы сдать, договориться с хирургом. Так что позвоните мне, когда анализы будут готовы, и я назначу дату операции.

Я вышла из кабинета. Ноги дрожали, мысли путались, но я понимала – я все должна вынести, я должна жить. Ведь у меня есть дети, они еще маленькие, без меня им будет очень тяжело. Почему-то тогда о своей жизни не думалось. Вспомнились лишь близкие – я даже видела себя как бы на небе и оттуда наблюдала, как плакали дети, потеряв меня:

— Мамочка, милая, почему же ты покинула нас, как же жить дальше без тебя…

Сын с дочерью плакали, обняв бабушку, просто рыдали, а бабушка, моя мама, что-то шептала бледными губами, гладила по голове то внука, то внучку и сама украдкой вытирала слезы. Я видела, как мамино сердце просто разрывалось на части, она как-то осунулась и сразу поседела. Я даже на небе ощутила эту земную боль, боль моей мамочки от потери дочери. Да, и муж страдал, он, сильный мужчина, плакал, рыдал надо мной как ребенок. Но его боль была другой. Конечно, тяжело терять жену, но жен может быть и несколько. Боль утихнет, и кто-то займет мое место в его сердце. Пусть и не мое, а свое, но все же место найдется. А вот мама… Ей меня никто не заменит. Вырванный кусок сердца.

Я заплакала, вздрогнула и очнулась. Нет, этого не будет, мы будем вместе. Мы будет счастливы. Я поправлюсь.

Как я жила эти десять дней, помнится с трудом. О своей беде никому не хотелось говорить. Как сомнамбула, я ходила на работу и с работы, кормила детей, думала о близких и…верила. Верила в хороший исход. Я помнила, что где-то прочла хорошую мысль:

Куда б ни вела твоей жизни дорога

И как ни сложилась судьба,

Ты можешь не верить ни в черта, ни в Бога,

Но верить обязан в себя.

Вера в себя – это уже половина успеха. Поверь сегодня, поверь завтра, а послезавтра придет победа. Мысли материализуются, к чему стремишься, туда и идешь. И, как известно, обреченный бык топора не боится. Я успокоилась, операция уже была для меня радостью, ведь она вела к исцелению.

Мне сделали операцию 15 мая 2001г. Грудь сохранили, подержали в дневном стационаре два часа и отправили домой.

— Через три дня приедьте, пожалуйста, на перевязку, а недели через две – за результатом гистологического исследования.

Шла я домой какая-то осветленная, освободившаяся от груза, очищенная. Мне казалось, что я уже здорова, ведь доктор не нашел опухоли в удаленном участке груди.

— Я не вижу ничего плохого, но все же подождем ответа, — сказал он. – Надеюсь, все будет хорошо.

Эх, как хорошо все-таки жить. Но начинаешь понимать это, лишь испытав потрясение, едва не потеряв эту жизнь. В такие мгновения начинаешь понимать, как много мы суетимся по пустякам, совсем не существенным, как часто бываем несправедливы к ближним, как часто раним их души. Но разве для этого пришли мы в этот бренный мир? Разве для того, чтобы в ущерб здоровью гнаться за какими-то мифическими цифрами для отчетов, которые никто-то и не читает? Разве для того, чтобы унизить сотни человек для удовлетворения своего жизненного «эго», пусть даже прикрытого красивой вывеской? Я вдруг ощутила, что сама стала много лучше, пройдя через чистилище операционной.

— Мамочка, я тебя так люблю, — сказал мне как-то вечером сынишка. – Ты стала такой хорошей.

Я быстро отвернулась, чтобы он не увидел навернувшиеся на меня слезы.

— Мамочка, а почему ты плачешь? – Сын прижался ко мне и тихонько гладил меня по спине.

Эх, как мне не хватало чьего-то участия. Вот маленький сынишка показал, как я ему нужна, и мне сразу стало легче. Как мало нам надо…

— Нет, милый, я не плачу, это слезы радости, это оттого, что ты у меня уже такой взрослый и такой хороший. Я очень счастливая мама.

Я обняла сына, сжала его в объятиях – и мне стало много легче. Нет, не может со мной ничего случиться, не может.

Две недели тянулись очень долго, невыносимо долго. Порой я шла с работы, смотрела на снующих мимо меня людей и думала: «Ну, почему я, почему это случилось со мной? Другие вон под забором валяются, пьют, курят – и ничего к ним не пристает. А сколько бандитов, просто злых людей и хамов вокруг – и тоже живут, и не болеют такими болезнями. Почему плохо хорошим людям?!! Не потому ли, что сердце их ранимее и часто принимают на себя чужую боль?!»

Во вторник (понедельник я пропустила сознательно) я помчалась в диспансер за ответом. Стала у двери кабинета и застыла. Что меня ждет там, за дверью? Не было сил постучать, но и стоять в неведении было невыносимо трудно. И я решилась.

— Здравствуйте, доктор. Я за ответом. Прошли 2 недели после операции.

— Сейчас поищем, — кивнул врач и взял со стола стопку листочков с ответами.

Ожидание всегда долго. Я стояла и думала: «Наверное, доктор уже знает, что у меня плохо и просто тянет время, не хочет расстраивать…»

— Вы знаете, — вдруг сказал он, застывая с ответом в руках, — Вас вовремя прооперировали. У Вас предраковое состояние, стоял вопрос об удалении груди – мастэктомии, но пока решили оставить.

Я очень испугалась. Виски сразу стали мокрыми, сердце забилось часто-часто, между лопатками застыл холодок. Видимо, я здорово побледнела, потому что врач вдруг подошел ко мне и взял за плечи.

— Да не переживайте так, все нормально. То, что удалено – совершенно доброкачественное. Не надо нервничать, только положительные эмоции. Здоровый образ жизни и правильное питание – и все будет хорошо. Не забывайте о витаминах, в том числе антиоксидантах, пропейте мастодинон и настойку чаги, месяца три – четыре.

Мне захотелось обнять доктора от радости, а вместе с ним и весь мир. Я подумала, что жизненные испытания нередко приводят к тому, что люди обнаруживают у себя скрытые добродетели и выдающиеся качества характера. Вот и я почувствовала вдруг, как много во мне доброты… Наверно, вся доброта, которую потеряли другие, став злыми и противными, сосредоточилась в тех людях, которые открыты для других, которые улыбаются знакомым и незнакомым, которые сеют вокруг себя покой, тепло и сердечность. Кажется, и я стала такой…

Меня поставили на учет в городском онкологическом диспансере, и каждые три месяца я приходила на контрольный осмотр. Так прошли три года.

Поначалу я была очень тревожна. У меня не выходило из головы: «У Вас предраковое состояние, стоял вопрос об удалении груди, но пока решили оставить». Я поняла, что болезнь все-таки серьезная, просто так грудь не удаляют. Вопрос стоял, но решили грудь пока не удалять… Боже, а вдруг врачи ошиблись, они же тоже люди. А завтра будет поздно! Кошмар какой-то. Каждый день я вслушивалась в саму себя – не болит ли где, не кольнет ли? И конечно, скоро почувствовала- то кольнет, то зажжет, то зашевелится что-то. Я почувствовала, что сойду с ума, если что-то не предприниму, если не возьму себя в руки. А и правда, почему я запомнила отрицательные слова доктора?! Ведь он же сказал потом, что все хорошо, что все сделано вовремя… Я попила валерьянки, занялась собой, взяв абонемент в бассейн, начала читать книги. Времени на глупые мысли у меня почти не осталось. Да и муж по телефону успокаивал, как мог, звоня из Москвы каждый день.

Тот истинно меж нас мудрец,

Кто сам своей судьбы творец,

Кто цели жизни не изменит,

Кто мудрость высшим благом ценит.

Умен и тот, кто умным внемлет

И наставленья их приемлет.

Постепенно я стала жить обычной жизнью. Правда, нет – нет да и закрадывалась черная мысль, но у кого их не бывает?!

Через год из Москвы вернулся муж. Я даже и сама не подозревала, как соскучилась по нему. И только обняв и крепко прижав к себе, я почувствовала настоящее женское счастье и… покой. Боже, как мне не хватало этих надежных плеч. Когда живешь рядом, видишь его каждый день, к этому привыкаешь и перестаешь ценить. А ведь как важно для нас, женщин, иметь такого надежного спутника жизни, когда можно не думать о деньгах, о ежедневных жизненных проблемах, когда знаешь, что можно просто спрятаться за этими широкими плечами, уткнуться лицом в теплую мужскую грудь и забыть обо всем. Как забыла я. Я лежала вечерами рядом с любимым человеком и улыбалась, потому что его руки заставили меня позабыть страхи и снова почувствовать прелесть жизни.

— Знаешь, Коля, пройдя через муки и горе, причем в одиночку, без тебя, я изменилась. Я острее воспринимаю несправедливость, ощущаю чужую боль, но в то же время стала ценить каждый день, каждый час, минуту. Так хочется жить…

— Ну, что ты так грустно. Мы живем, и все только начинается.

— Я вот раньше все мечтала, мечтала, а жить не умела. Дни пролетали, а оглянешься – и вспомнить нечего. Ни себе, ни другим. А сейчас стараюсь каждый день сделать что-то полезное, что-то интересное. Чаще бываю с детьми, говорю им нежные слова, вечерами гуляю с ними по улице. Кажется, я становлюсь чуть-чуть лучше.

— Поначалу я даже испугался такой перемены в тебе. Уж не влюбилась ли в мое отсутствие?!

— Влюбилась… Я на тебя вдруг взглянула по-другому. Хорошее ведь видится издалека. Когда у меня в душе был только страх, я почувствовала, как мне не хватает тебя, твоей уверенности, твоих глаз, твоих рук. Я пробовала найти покой в общении с детьми, становилось легче- ведь я так нужна им, я должна жить. Но ты – это другое. С тобой я сама чувствую себя ребенком, могу расслабиться, забыть про все. После месяцев страха я ощутила на себе, что именно любовь и доброта творят нас и хранят нас, скрепляя семью и позволяя жить без опаски.

— Знаешь, милая. Мне будет очень нелегко уехать в Москву через месяц. Ты действительно изменилась. У меня как медовый месяц с тобой. – И он обнял меня сильно- сильно, я едва не задохнулась. Но это объятие еще больше успокоило душу.

Через месяц муж также крепко обнял меня на вокзале. Отпуск кончился, пора было возвращаться в Москву. Он сжимал меня в объятиях и молчал. И я молчала. Но мы понимали друг друга без слов.

— Я буду ждать тебя. Полгода пролетят быстро, и мы снова будем вместе. – Я говорила, а слезы невольно текли по щекам.

Он догадался и еще теснее прижался ко мне. Я видела, что ему еще тяжелее, поэтому переборола себя, улыбнулась и прошептала:

— Не переживай, мы с детками будем ждать тебя и скоро придем сюда же встречать поезд из Москвы.

Поезд простучал какую-то грустную мелодию и скрылся за поворотом, подмигнув на прощанье… Одиночество взяло меня за руку и повело домой…

Летели дни, недели. Ничего особенного врачи у меня больше не находили. Но я стала чувствовать себя плохо. Появилась какая-то усталость, сонливость, не объяснимая нервозность. И вскоре появилась болезненность в оперированной молочной железе, сначала по вечерам, а потом постоянная. Я осматривала себя, но ничего не находила. И снова медленно, но уверенно в душу ко мне стал заползать этот противный страх. Я уже не могла отвлечься от темных мыслей, но удивительное дело – сильный страх снимает боль, — грудь перестала болеть на целую неделю. Конечно, мне было понятно, что в большинстве случаев страх является в нас плодом нашего собственного необузданного воображения; оно часто рисует нам картины таких бедствий, которые, конечно же, могут случиться, но не всегда случаются. Мне вдруг вспомнилось четверостишие, которое подтолкнуло меня к активным действиям:

Мужчин потенции лишает,

А дамам портит цвет лица

И полноценно жить мешает

Страх неизбежного конца…

И я поняла, что пора посоветоваться с доктором. Может, это просто весенняя депрессия (шел апрель 2004 года)?

— Доктор, что-то я себя неважно чувствую, — и я рассказала все симптомы и показала, где болит.

После некоторых дополнительных вопросов врач осмотрела меня, но ничего подозрительного в молочных железах не обнаружила.

— Знаете, тем не менее, давайте сделаем Вам УЗИ молочных желез, чтобы Вы были спокойны.

Я с радостью согласилась, тем более, что это исследование назначили на сегодня же. Да и ждать-то не много, всего около часа.

Врач ультразвуковой диагностики успокоила меня:

— Женщина, не волнуйтесь так, все у Вас хорошо, никаких очагов, опасных для жизни нет. А боли от того, что у Вас диффузная мастопатия.

— А можно направить меня на маммографию?

— Зачем Вам облучаться? Если бы у меня на УЗИ были сомнения, я бы, конечно, рекомендовала маммографию, но у Вас абсолютно спокойная грудь. Не переживайте.

И я ушла домой, мне хотелось верить, что я здорова. Наверно, так оно и было, потому что как только я чуть успокоилась, боли в груди тоже уменьшились. Да и некогда было прислушиваться к себе – захлестнула работа, по вечерам много времени уходило на детей. Но к концу весны боли стали повторяться чаще и были гораздо сильнее. Я очень любила спать на животе, а тут вдруг заметила, что не могу – из-за боли стала просыпаться. Что-то все-таки не так, мне не приятно было даже прикасаться к груди. А ведь раньше я испытывала удовольствие.

Я не выдержала и пошла в диспансер в кабинет платных услуг. К счастью, маммограф работал. Снимки сделали и попросили подождать минут 20 – 30. Я листала журнал, когда открылась дверь и меня пригласили зайти. По лицу доктора я сразу поняла, что у меня что-то нашли, потому что он, доктор, не смотрел мне в глаза, а, опустив лицо, как бы рассматривал снимки.

— Хотелось бы сказать Вам что-нибудь хорошее, но… Есть опухоль, она плохая, поэтому надо срочно идти к хирургу-онкологу и лечиться.

— Это что, рак?

— Да, это рак.

— И какой степени?

— Не степени, а стадии. По снимку – это первая стадия. Но точно Вам скажут после операции.

Как я вышла из кабинета, не помню. Отчаяние охватило меня. Я поняла одно: состояние мое очень плачевное и нужна срочная операция. Завтра – на прием к онкологу, завтра – приговор. Шла я домой и в очередной раз плакала. Ну, почему так не везет, почему этот «рак» все не отпускает меня. Кажется, один раз мне удалось ускользнуть от него. Я даже почти поверила, что все будет хорошо. Ведь несколько лет минуло после первой операции. И на тебе, опять этот рак, но уже более реальный. Сердце страшно ныло, а ум сопротивлялся. Как-то не верилось, но хотелось верить. Ведь я здоровая, хожу на работу, легко поднимаюсь на свой четвертый этаж. А рак – это ведь страшная болезнь. Вон соседка болела, так она исхудавшая была, с трудом ходила, а цвет лица напоминал… Даже вспоминать страшно. Ну, так она же пила безбожно, было от чего и заболеть. А я за что? Хотя, как сказал один мудрый человек, расплата в этом мире наступает всегда. Есть два генеральных прокурора: один тот, кто стоит у Ваших дверей и наказывает за проступки против общества, другой – сама природа. Ей известны все пороки, ускользающие от законов. Так вот не за свой ли единственный аборт я расплачиваюсь, тот самый аборт в глупой юности, когда хотелось пожить для себя, когда не задумывалась о будущем – оно все лежало у моих ног. Еще успею родить, еще будут дети, еще рано связывать себе руки пеленками и распашонками. Конечно, без детей было легче ездить на юг, мы с мужем возвращались домой загоревшими, отдохнувшими, счастливыми… Сейчас у меня двое деток, но могло быть трое. Сейчас я сожалела о выполненном аборте, и хотя прошло 13 лет, сердце вдруг сжалось от боли. У меня могла быть еще одна дочь, могла быть. А я ее убила… Не я. Но… и как ни «крути», а все равно я. И теперь ее одинокая душа зовет меня к себе, на небеса. Через 13 лет. Мистика какая-то. От этого вообще стало не по себе. И самое страшное, что в этот момент я подумала о моих живых детках. Как же они будут без меня, они-то в чем виноваты? Слезы текли по щекам, я их уже и не вытирала. Какое мне дело, что на меня обращают внимание!? Я страдала от несовершенства жизни – почему в молодости мы так глупы, так самоуверенны, так беспечны!?  Почему, когда в мозгах проясняется и ты обретаешь способность рассуждать и анализировать, уже наделано много ошибок, а время не повернуть!? И только стоя перед Богом, начинаешь понимать, что есть черта, которую человек не должен переходить, есть поступки, которых он не должен совершать, каковы бы ни были приказы и каким бы безнадежным ни было положение, ибо такие поступки уничтожают в нем нечто более ценное, чем сама жизнь… Короткую жизнь мы не получаем, а делает ее такою. Не бедны мы жизнью, а пользуемся ею расточительно. Жизнь длинна, если ею умело пользоваться…

Наверное, я не всегда умело пользовалась каждым мгновением дарованной мне жизни. Я получила ее легко от родителей, этот бесценный подарок, но только сейчас стала понимать, насколько шикарный подарок сама жизнь. Раньше я даже не задумывалась об этом – живешь, мечтаешь, что-то делаешь, суетишься по мелочам. Кажется, жизнь будет вечной, поэтому тратишь ее налево и направо, порой бездумно. И лишь когда начинаешь ощущать угрозу своему существованию на этом свете, тогда ощущаешь особый вкус жизни.

Так жизнь устроена: порадует вначале,

А вслед за радостью приходят к нам печали.

Они отнимут все, что накопил ты прежде, —

Конец твоей мечте, конец твоей надежде.

И вдруг мне так захотелось жить! Ведь почти все люди, даже те, которые кажутся крайне несчастными, как я, любят жизнь. Им трудно перенести мысль, что этот прекрасный и восхитительный мир навсегда погаснет для их очей. Знание того, что каждый прожитый нами миг прекрасен, даже если мы и не обращаем на это особого внимания, а лишь испытываем некое удовольствие, принуждает нас, если мы поставлены перед выбором, предпочесть жизнь, полную страданий и невзгод, ее утрате. Особенно, если у вас есть дети. Человек лишь тогда по-настоящему дорожит жизнью, когда у него есть нечто дороже собственной жизни.

Я не могла представить, что дети останутся без меня… Именно они не дали мне сойти с ума от горя и обиды на всех и на все. Ради них я взяла себя в руки и пошла к онкологу прямо на следующий день.

— Вас нужно оперировать, — сказал он. – Придется удалить всю грудь.

— Я согласна. Доктор, я должна жить, делайте все, что надо для этого.

— Хорошо. Придете на госпитализацию 3 августа, 4-го мы сделаем операцию.

У меня оставались две недели до операции. Несколько дней ушло на то, чтобы сдать анализы в поликлинике. Я была очень активной, порой даже агрессивной. Хотелось излить на кого-либо всю отрицательную энергию. Но даже в поликлинике, наверно, понимали, что творится у меня в душе, и ни в чем не перечили. Так что к концу недели все анализы были на руках. На работе я тоже подогнала все «хвосты» и предупредила руководство, что ложусь в больницу на пару недель для обследования. Начальник глянул мне внимательно в глаза и ничего не спросил, лишь пожелал, чтобы все закончилось нормально.

Я как-то растерялась. Что делать еще неделю? Конечно, я ходила на работу, но сосредоточиться на ней не могла. Мысли были только об одном – о болезни. С одной стороны, это было просто ужасно, ведь мне должны  были удалить грудь. А с другой стороны, если этого не сделать, у меня может развиться рак.

Я разделась и стала перед зеркалом. Боже, как трудно представить себя без груди. Сколько помню себя, она всегда со мной. Они мне и самой нравятся, форма у них красивая, такие кругленькие, упругие, гладкие. Несмотря на двое родов. Даже подруги на них засматривались, не говоря уже о мужчинах. А как любил ласкать их муж… Вечерами он прижимался ко мне и нежно-нежно гладил где-нибудь сбоку, а потом медленно скользил к груди и застывал на ней. И я только чувствовала, как он начинает подрагивать и чаще дышать. А потом его пальчики начинали вызывать и во мне электрические разряды и… как же я буду без груди!?!

Я запахнула халат, вытерла слезы. За окном шелестела листва, светило солнце, как будто ничего и не случилось. Лето в разгаре. Дети где-то у бабушки в деревне, бегают босиком, набираются сил к школе. И вдруг у меня так защемило сердце от нежности к ним… оказывается, болезнь часто бывает благодеянием. Сокрушая тело, она освобождает душу, очищает ее. В ночи и дни вынужденного душевного страдания на поверхность сознания всплывают мысли, которые страшатся слишком яркого света и в обычное время никнут под обжигающим солнцем здоровья. Если бы я не заболела, наверное, многое в себе я бы никогда не познала. Вот и сейчас я почувствовала в душе нежность, нежность к мужу. И тревогу, как он отнесется к такому повороту в судьбе? А вдруг я его потеряю… Только сейчас я поняла, как он мне нужен. Что только рядом с ним жизнь имеет смысл. А раньше я не задумывалась – ну есть муж, и хорошо. Когда он не в Москве, я его кормила, обстирывала… И мне казалось, что для мужчины этого достаточно. А ведь могла бы проявить и чувства – обнять, погладить по голове или еще что придумать. Говорят же, что мужчины – как кошки. Их только приласкай и погладь по шерстке, и они замурлыкают. И вот теперь, когда моей душе так не хватает тепла и покоя, я поняла, как мало внимания уделяла душе мужа. Никакая еда, одежда и порядок в доме не заменят душевного общения! Никогда!

Я бросилась к телефону. Все это время я не говорила мужу о своих проблемах, чтобы не мешать его работе в Москве. Я вообще не люблю никого посвящать в свои болезни, но здесь я не увидела другого выхода. Мне необходимо было кому-то все рассказать, с кем-то посоветоваться. И конечно, самым важным для меня было услышать мнение мужа.

— Здравствуй, милый, ты не занят? Можешь поговорить? – выпалила я с дрожью в голосе.

— Конечно-конечно, — голос его дрогнул. Видно было, что он заволновался от такого начала.

— Знаешь, через неделю меня госпитализируют и будут оперировать.

— Что случилось, это не опасно?

— Я и сама не знаю, но подозревают рак молочной железы и хотят удалить грудь.., — слезы потекли по щекам и я молча заплакала. Переложив тревогу на плечи мужа, я выплакивала накопившуюся в душе горечь. Я не стеснялась родного мне человека, который замер от меня в 700 километрах и не знал, что делать. Но его молчание дало мне передышку, слезы облегчили душу и я справилась с собой. Чуть-чуть.

— Что мне делать, милый? – прошептала я. И этот шепот привел его в чувство.

— Дорогая, я люблю тебя, и чтобы не случилось, мы будем всегда вместе. Если другого выхода нет, ложись в больницу и делай операцию. Главное, здоровье, все остальное – вторично. Ты нам очень нужна.

Ну, вот, подумала я, он сказал мне о своей любви, а я нет. Хотелось отхлестать себя по щекам. Он подумал прежде всего обо мне, а я – тоже о себе. А ведь ему тоже не легко сейчас. Ему, мужчине, который привык решать множество дел, а тут – он бессилен помочь самому близкому человеку. Я как наяву увидела его растерянные глаза, там, в Москве. И просто поняла, что теперь же должна поддержать его:

— Милый, я люблю тебя. Все будет хорошо, не волнуйся. Я сильная, выдержу. Ведь у меня есть ты и детки.

— Да, да, мы все сделаем для тебя, я постараюсь приехать накануне операции. Детям пока не говори, хорошо? Пусть не волнуются. Они еще ничего не поймут, но слез будет много.

— Хорошо. Буду ждать тебя. До встречи.

— Целую. До скорой встречи.

На душе стало как-то легко и все ясно. После этого разговора морально я была уже готова к любой операции.

Положили меня в четырехместную палату. Оказывается, таких больных немало. Большинство в отделении – с опухолями в груди. Две женщины были уже после операции. Я искоса посматривала на них, но они ничего, вели себя как обычно. Значит, и без груди живут. Это немного помогло. Когда вокруг такие же, как и ты, это всегда помогает. Одной трудно, а на миру и смерть красна.

Утром зашел лечащий врач и анестезиолог. Я расписалась, что готова на все виды операций на груди, вплоть до полного удаления, и повернулась к анестезиологу:

— Доктор, а я проснусь после операции?

— Конечно, красавица. Долго спать мы тебе не дадим.

— У меня это первая операция под наркозом.

— Зато у меня – далеко не первая, не волнуйтесь.

— И я ничего не буду слышать во время операции?

— Нет, только розовые сны будут сниться. Все пройдет как один миг. Вы даже не поймете, когда проснетесь, что операция уже позади.

— Спасибо.

— Кстати, у Вас нет аллергии на лекарства?

— Нет, до сих пор не отмечала.

— А сердце, почки, печень здоровы? Ни на что не жалуетесь? Лекарства какие-либо принимаете?

— Нет, доктор, мой организм здоров. Вот только грудь…

— Хорошо. А болезнь груди… Завтра будете уже без болезни.

— И без груди. – Слезы мгновенно навернулись на глаза, хоть мне казалось, что я уже свыклась с этой мыслью, глядя на прооперированных женщин.

— Ну, это еще не факт. Утро вечера мудренее, — улыбнулся анестезиолог и, попрощавшись, ушел из палаты.

Ну вот, опять неопределенность. Я уже почти свыклась с мыслью, что мне удалят грудь, а анестезиолог опять разбередил душу, хотя хотел как лучше. Он не подумал, что мысли перескакивают с человека на человека как блохи, и порой больно кусают. И тогда в голову приходит такое, что теряешь всякий покой. Ведь все радости и несчастья людей созданы их собственными мыслями. Но тогда зачем я думаю о худшем? Надо дать мыслям положительный импульс, ведь хорошая мысль всегда утешает и от всего целит. Если порой мысль причиняет вам боль, требуйте у нее лекарство от этой боли, и она даст вам это. Я снова подумала о детях и муже. Вот моя жизнь, мое спасение. Какое счастье, что они у меня есть. Без них я бы сошла с ума.

Видимо, на моем лице отразились все мои переживания, потому что ко мне вдруг подошла соседка по палате, пожилая женщина, присела рядышком и взглянула в глаза:

— Доченька, ты через все пройдешь и победишь. Я много старше, с больным сердцем, а выдержала и операцию, и 3 курса химиотерапии. А ты же молодая, тебе надо жить. Соберись с силами, вылечись, а потом все забудется, как черный сон.

Я молча кивнула и грустно улыбнулась ей в ответ.

— Спасибо Вам. Надеюсь, Бог не оставит меня.

— Ты не волнуйся, врачи здесь хорошие, а мы тебя не оставим наедине. После операции мы тебя навестим и во всем поможем. Без взаимопомощи в такой больнице очень тяжело, поэтому все помогают друг другу.

Я вдруг поняла, что все женщины в палате пережили или переживают то же, что и я. Но сейчас они думали не о своем горе, а как успокоить меня. Вот оно, величие души наших женщин. Сразу же на ум пришли строки:

Хоть плохо мне, но это не причина,

Чтоб доставлять страдание другим…

— Спасибо Вам, спасибо. – Других слов у меня просто не было. Но на душе стало тепло и много спокойнее от такого простого участия этой неизвестной женщины в моей судьбе. И я вдруг поняла, что все выдержу, через все пройду, потому что не имею права принести боль своей семье.

— Скажите, пожалуйста, а это очень больно, во время операции? Я боюсь боли…

— Ну, что ты, совсем не больно, просто будешь спать. Уснула и… проснулась. И все позади.

— А потом?

— А потом?.. На душе станет много легче, ведь все будет позади, самое трудное, самое волнительное. А боль, боль после операции можно вытерпеть, да и лекарства обезболивающие есть. Не волнуйся.

Вечером накануне операции я уже не ужинала, хотя врач говорил, что ужинать можно. Я решила, что так легче будет во время операции и после. Сходила в душ, смыла все старые грехи. Бритье подмышечной области на стороне операции мне не понадобилось, так как здесь у меня всегда порядок, я слежу за собой. Тем более, когда идешь к врачу, надо всегда быть опрятной, и чистой, и подбритой. Ведь врачу приходится осмотреть за день десятки больных, и каково ему, если у женщины в подмышечной области густые потные волосы!?! Не думаю, что это приятно… Да и себя уважать надо. Нередко люди уважают нас тем больше, чем больше уважаем мы самих себя.

Я присела на кровать и задумалась, чтобы не упустить еще что-нибудь. Почему-то на ум пришел рассказ отца о военных буднях. В детстве я не понимала, почему бойцы перед боем одевали чистое белье. А сейчас вдруг почувствовала, как это важно. Я увидела все как бы со стороны – идет бой, молодые ребята падают под пулями, их выносят на руках в медсанбаты и хирурги командуют: «В операционную!». А там их раздевают… И даже если ты без сознания, но душа-то сверху все видит. Вот почему перед боем все надеялись на лучшее, но готовились к худшему.

В сумке у меня лежало приготовленное белье, я достала его, положила мешочек с ним у стенки. Чтоб утром долго не искать.

Долго не могла уснуть. Всякие мысли лезли в голову. И себя жалко, и детей, и родителей. Сердце начинает стучать в голове, как только глаза закрою. Не выдержала, сходила на пост, попросила у сестрички снотворное, от которого сначала отказалась.

Когда нам безвыходно сразу

Со всех обозримых сторон,

Надежда надежней, чем разум,

И много мудрее, чем он.

Но главный целитель нам – сон.

Постепенно мои мысли стали путаться и я уснула. Удивительно, но сон был крепкий и проснулась я только утром. И даже не сразу поняла, что сегодня за день. Тревога ушла, а мудрая надежда шептала: «Все будет хорошо, все хорошо. Да и не все ли равно, если твоя жизнь будет продолжаться триста или даже три тысячи лет? Ведь живешь только в настоящее мгновение, кто бы ты ни был, утрачиваешь только настоящий миг. Нельзя отнять ни прошлого, потому что его уже нет, ни будущего, потому что мы его еще не имеем».

А и вправду, если мне суждено жить, то буду жить. Сердце подсказывало, что моя жизненная тропинка еще не кончается. Через несколько часов я проснусь, и все так же будет шелестеть листьями дерево за окном, подмигивать мне солнечный лучик.

Так как собственной смерти отсрочить нельзя,

Так как свыше указана смертным стезя,

Так как вечные вещи не слепишь из воска –

То и плакать об этом не стоит, друзья!

В дверь постучали. «Наверное, медсестра, — подумала я. – Хочет сделать укол перед операцией».

— Доброе утро.

Я вздрогнула и резко села в постели. Тепло хлынуло из души, а слезы – из глаз. Муж, милый мой человек! Он все-таки сумел вырваться и приехать ко мне из Москвы. Я прижалась к нему и сразу успокоилась. Теперь есть кому меня защитить, есть за чью спину спрятаться.

— Привет, милый, я так рада. Спасибо, что приехал.

— Я не мог не приехать, мне было очень плохо без тебя. Ведь неизвестность – хуже всего. А теперь я вижу, что ты такая же, как всегда, ты здоровая. А операцию ты перенесешь, я буду рядом, в нескольких метрах.

— Теперь я уверена, что буду жить, на кого ж я тебя оставлю.

Он улыбнулся. От этого мне стало еще спокойнее.

— Ты заезжал домой?

— Нет, сразу с поезда – к тебе.

— Съезди к детям и бабушке, успокой их, а то они плакали, когда я уезжала в больницу. А ко мне приедь после двенадцати.

— Я хочу побыть здесь, с тобой.

— Ты и будешь со мной, поверь. Ты очень помог мне. Но мне будет легче, когда я буду знать, что все вы вместе, что дети с тобой. И привези мне морсика.

— Хорошо, милая. Держись, я скоро приеду. И все уже будет позади. – Он поцеловал меня легко, как в юности, когда робел, прикасаясь ко мне. Я улыбнулась, окунувшись в прошлое…

Я сходила в туалет, почистила зубы и одела чистые трусики и носки. Сложила личные вещи в сумку. Еще раз поблагодарила соседок по палате за поддержку. Я готова к операции, физически и морально.

И все же, когда медсестра позвала меня на пост, я вздрогнула. Холодок разлился в груди, сердце запрыгало. В ногах появилась слабость, поэтому шла я медленнее обычного.

— Ну что, готовы? – спросила сестра. – Вы – первая сегодня. Украшения снимите, часы. И лак с ногтей.

— Я все уже оставила в палате, соседки подсказали.

— Тогда пойдемте.

Наверное, что-то подобное люди ощущают, когда их ведут на расстрел. Идешь в неизвестность. Не знаешь, что тебя ждет через десять, двадцать минут. Наступит ли завтра? Конечно, это не одно и то же. В операционной меня ждут врачи, медсестры, санитарочки. Но идти к ним страшно, очень страшно. Там неизвестность, там бой, там приговор.

Перед дверью в операционную я задержалась. Что там, за ней? Нелегко в первый раз переступать красную черту, нарисованную на полу, отделяющую операционный блок от остальных помещений. Правда, говорят, во второй раз еще труднее.

— Что вы застыли, проходите в предоперационную. Вот сюда, на кушетку, положите свой халатик и пойдем дальше, в операционную.

Я молча сняла халат и осталась в носках и трусиках. Как-то сразу стало неуютно, холодно. Хорошо, что разрешили не снимать трусики, а то я слышала, что в некоторых больницах раздевают перед операцией догола! Я бы сгорела от стыда, ведь хоть я и больная, но прежде всего я женщина. И стоять обнаженной перед множеством людей в операционной – это ужас. Ведь и врач-хирург, и анестезиолог – мужчины…Что-то здесь не продумано, что-то не так. Ну почему в той же Франции, где лечилась моя подруга, на операционный стол укладывают в отдельной комнатке, накрывают, а потом везут в операционную. Все сделано для удобства человека. У нас нет таких операционных столов? Хорошо, нет. Но в Израиле, куда уехала моя другая подруга, в операционную заводят в чистой пижаме, укладывают на операционный стол, накрывают простынкой, а уж потом помогают женщине снять рубашку пижамы, сразу подтянув вверх простынь. Просто надо помнить, что больные – тоже люди, со всеми чувствами.

Я подошла к столу, сняла тапочки, присела и тихо легла. Вокруг была рабочая суета: сновали сестры, шумели какие-то аппараты. Неожиданно со стороны головы подошел анестезиолог.

— Здравствуй, красавица, подвинься немножко вверх, еще чуть-чуть, чтоб руки легли вот сюда, на подлокотники. Хорошо. Теперь давай оденем шапочку, чтоб спрятать твои роскошные кудри. Как спала сегодня?

— Хорошо.

— Что, кроме чая, пила – ела утром?

— Доктор, я ничего не пила, вы же меня предупредили, чтоб была натощак.

— Молодец. А вообще надо было поесть.

— Серьезно?

— Конечно, тогда бы я твою операцию отменил, а то что-то много операций сегодня. Ладно, я шучу, расслабься.

Анестезиологическая сестра надела мне манжетку тонометра на руку и измерила давление.

— 130 на 80, пульс 88 ударов в минуту.

— Хорошо. Приготовьтесь, будем засыпать.

— Доктор, что-то зажгло в руке.

— Это лекарство, сейчас пройдет.

— Голова закружилась, мне кажется, я плыву. Ой, что-то язык перестает слушаться. Доктор, я вам верю, я вас люблю, я хочу спать. Док…

Глаза закрылись. Доктор-анестезиолог похлопал пациентку по щекам. Она не шелохнулась, лишь тихо посапывала.

— Трубку. Выключите свет. Ларингоскоп. Спасибо. Сестра, подсоединяйте аппарат. И раздуйте манжетку на интубационной трубке. Еще чуть-чуть. Хорошо. Добавьте кислорода и дайте мне фонендоскоп, послушаю легкие. Левое… Правое… Все, можно обрабатывать.

Подошел хирург. Теперь его очередь, теперь от него зависит жизнь этой молодой и красивой женщины. Он еще раз прощупал опухоль в груди – четких границ нет. Жаль, но надо удалять всю грудь. Опухоль хоть и не очень большая, но какая-то размытая, да и грудь-то относительно не большая.

— Сестра, дайте мне зеленку, нарисовать поле операции. И салфетку.

Он пометил края опухоли, затем направления разрезов. Промокнул салфеткой. Проверил, хватил ли кожи зашить рану. Достаточно…

Почти два часа длилась операция. На месте красивой, но больной груди, с опухолью, остался послеоперационный рубец. К подмышечной области подвели трубку для оттока лимфы, подсоединили ее к «гармошке» (пластмассовой бутылочке в виде мехов гармошки, которая после сжатия сама расправляется потихоньку и собирает оттекающую кровь и лимфу). Наконец и пациентка зашевелилась. Когда стало видно, что трубка в горле ей мешает, ее извлекли. Женщина глубоко вздохнула.

— Ну, открывай глаза, — сказал анестезиолог. – Просыпайся. Операция закончилась.

— Спа-си-бо, — тихо прошептала больная.

— Как тебя звать?

— Не ска-жу…

Анестезиолог улыбнулся.

— Ладно, потом скажешь. Не забывай дышать. Аппарат мы отключили. Сейчас поедем в палату.

Через несколько минут прибыли постовые сестры с кроватью на колесиках.

— Ну, давай, перелазь на кровать. Сначала ноги. Хорошо. Теперь переноси попу. И… оп, — анестезиолог подхватил больную за голову и плечи и перенес на подушку кровати. – Молодец. Не спи. Прокапайте еще бутылку физраствора, — обратился он уже к сестрам, — и контролируйте давление.

По пути в послеоперационную палату я начала приходить в себя. Хотя сознание еще путалось, хотелось спать. Но я уже осознавала, что жива, что операция закончилась. Потом несколько часов пролетели мгновенно – я их проспала под капельницей. А когда открыла глаза, был вечер, за окном темнело. Я лежала и не шевелилась. Боялась, что будет больно.

Ведь боль, когда бы ни пришла,

Всегда приходит так некстати…

Но боли не было, лишь онемение руки на стороне операции. И холодно, меня знобило. Грелка у ног не помогала. Я позвала сестру.

— Вам не холодно, я накрыла вас двумя одеялами. Это дрожь после наркоза, скоро пройдет.

И правда, через час дрожь прошла, потеплело. Но не успела я обрадоваться, как новая неприятность – захотелось в туалет. Видимо, капельницы сделали свое дело. Влили в меня много жидкости и она искала выхода. Господи, я же не умею пользоваться «уткой», да и не удобно это делать в палате.

— Женщина, да вы сядьте на утку, накройтесь одеялом и все получится, — посоветовала мне моя новая соседка по палате, которую оперировали вчера.

Я попробовала присесть. С трудом, но получилось. Кружилась голова. Я уперлась руками в кровать и так просидела минуты три. Полегчало. Головокружение исчезло. Я вспомнила советы врача, что надо сначала научиться садиться, затем спустить ноги и посидеть, потом попробовать стать у кровати, и лишь тогда попытаться идти. Я так и сделала. И у меня получилось!!!. Тихонько, вдоль стены я вышла на коридор. Это была победа! Я хожу, я нормальный человек, я обойдусь без «утки». Ура!

Правда, потом, лежа уже в кровати, я почувствовала бешенный стук сердца в груди, но меня это не пугало. Даже соседки смотрели на меня с уважением и восторгом.

— Ну, ты даешь. Я только назавтра встала, да и то с мужем. И когда ты ползла вдоль стены к туалету, мне вспомнились такие строки Э.Севруса:

Посильную ношу на плечи взвали

И трогай тихонько, не мчись,

А ветер в лицо – не кричи, не скули

И против него не мочись…

А у тебя получилось. Молодец. Значит, ты быстро поправишься, с такой-то силой воли.

Я улыбнулась. Соседка попала в точку. Действительно, в последние годы я жила без мужа, который уехал работать в Москву, а это было очень нелегко. Но я не только справлялась, но и выглядела на пять с плюсом.

— Спасибо за поддержку. Но ведь завтра придет муж, а мне хочется выглядеть достойно. Когда он увидит, что я сижу, хожу, ему станет сразу легче. Он у меня хороший.

Мы поговорили немного о жизни, и меня потянуло на сон. Сказывалось перенесенное напряжение и наркоз.

Проснулась я под вечер от боли – видимо, легла на оперированную сторону. Осторожно потрогала рукой – слава Богу, трубочка с «гармошкой» на месте. Но боль была достаточно сильной, кололо в области раны при каждом вдохе. Я легла на спину и долго искала удобное положение для больной руки, но все не находила. Рука слегка онемела и как-то противно ныла.

К счастью, вскорости зашла медсестра. Она измерила давление, осмотрела дренаж и повязку.

— Что, сильно болит? – спросила она, увидев мои гримасы на лице. – Может, сделаем обезболивающий укол, а то вы спали, и я решила вас не будить. Доктор назначил уколы на 16 и 22 часа.

— Давайте сделаем, сильно болит. Может, у меня швы разошлись, когда я спала?

— Нет, что вы. Повязка сухая. Такого у нас не бывает. Это обычная послеоперационная боль.

И правда, через полчаса после укола мне полегчало. Я попила теплого чая, согрелась. Что меня удивило и порадовало, так это то, что вечером нас навестили женщины из моей палаты, где я лежала до операции.

— Здравствуйте, девочки! Не нужно ли чего помочь? Они подошли ко мне, обступили кровать. От их присутствия мне сразу потеплело в душе. Какие молодцы, не забыли.

— Ну, как ты? Выдержала?

— Как видите.

— Долго шла операция?

— Как одно мгновение – уснула и… проснулась.

— Грудь всю удалили?

— Всю. Доктор сказал, что оставлять опасно. Опухоль не имеет четких границ и очень подозрительная. А вдруг она плохая. Поэтому решили удалить всю железу.

— Правильно, так надежней. А потом, если все хорошо, можно и пластическую операцию сделать, восстановить форму груди.

— А это дорого?

— Да нет, это бесплатно делают тем, кому из-за опухоли грудь удалили.

— А когда можно это делать?

— Ну, ты сначала вылечись, — засмеялись женщины. – Ты молодая, все успеешь.

Так за разговорами пролетел вечер. Спасибо женщинам, они отвлекли меня от грустных мыслей, дали надежду на какой-то свет впереди:

В цветном разноголосом хороводе,

В мелькании различий и примет

Есть люди, от которых свет исходит,

И люди, поглощающие свет…

Утром зашел доктор, осмотрел повязку, проверил, хорошо ли работает дренаж.

— Сколько выделилось по дренажу?

— Утром – 120 мл.

— А за сутки, то есть вчера и сегодня?

— Вечером 100 мл и утром 120 мл, значит, 220 мл.

— Нормально, постепенно количество будет уменьшаться, по мере заживления раны. Сегодня можете кушать, пить. И ведите себя активно- садитесь, если есть силы – начинайте ходить.

— Доктор, я уже вчера ходила.

— Молодец, тогда все будет хорошо. Но не переутомляйтесь. И руку разрабатывайте – двигайте в плечевом суставе, только без резких движений. Такая гимнастика для руки должна продолжаться не менее полугода после операции. Рука должна подниматься, как до операции, тогда меньше риска ее отека. И еще помните, эту руку надо беречь от переутомления, от порезов, царапин, иначе в ней легко может развиться рожистое воспаление. А каждое рожистое воспаление – это удар по мелким лимфатическим сосудам, что может вызвать появление отека руки или усилить его, если он уже есть. Поэтому любые порезы, царапины, заусенцы у ногтей обрабатывайте спиртом, водкой, йодом до полного заживления. Если работаете на даче, одевайте резиновые перчатки.

— Спасибо, доктор. А есть я все могу?

— Практически все, что душа желает, но в разумных количествах. Ограничьте жирное, острое, копченое, спиртные напитки. Старайтесь не добавлять веса. От этого зависит состояние иммунной системы, которая помогает бороться с опухолью. Но если будет плохой аппетит, то хорошего вина, лучше красного, по столовой ложке три раза в день можно.

— А какое у меня еще будет лечение?

— Подождем ответа, тогда и поговорим. Кстати, не пугайтесь, если завтра вам станет хуже, чем сегодня. Сегодня вы на подъеме, операция позади… А завтра появится слабость, боли в мышцах – это бывает после операции и наркоза. Но потом с каждым днем будут прибывать силы и самочувствие будет стабильно улучшаться. Поэтому не залеживайтесь, двигайтесь побольше, но по силам. Почувствовали усталость – отдохните.

Когда доктор ушел, я некоторое время лежала и осмысливала наш разговор. Да, действительно, мера должна быть во всем: в деянии и отказе, в счастье и в несчастье, в приятном и в неприятном. Не зря же говорят, что не знающий меры будет горевать и в богатстве. И от того, что мы часто не знаем меры в нашем поведении и отношении к миру, и многие наши болезни. Но, к счастью, жизнь полосатая – за ночью обязательно идет день.

Вослед беде идет удача,

А вслед удачам – горечь бед;

Мир создан так, а не иначе,

И обижаться смысла нет.

А раз сегодня у меня болезнь, значит, завтра наступит выздоровление…

Тук-тук… В дверь палаты постучали. Мы все дружно повернули головы направо:

— Да-да, входите, — ответила моя соседка.

Дверь тихонько приоткрылась и я увидела напряженное лицо мужа. Увидев меня сидящей, он улыбнулся, быстро подошел и поцеловал прямо в губы. Мягко и ласково. Удивительно, но его не смутили три пары глаз на соседних кроватях.

— Здравствуйте, я не помешаю, если побуду в палате немножко?

— Коля, а мы не будем мешать, мы посидим в коридоре.

И не успел он ответить, как я встала около кровати. Он не ожидал от меня такой прыти и даже растерялся. Бросился ко мне, хотел поддержать. Но, увидев, что я иду сама, присел на стульчик.

— Ты что, уже ходишь?

— Мне очень хотелось порадовать тебя…

Я увидела, что на глазах у него появились слезы. Он шел ко мне, ожидая увидеть в постели бледную, слабую жену, а я вдруг хожу, да и выгляжу неплохо. Он обнял меня и в этом было все – и благодарность, и поддержка, и надежда на доброе будущее.

— А эти поцелуи и от детей, они просили передать тебе, что очень любят, скучают и ждут быстрее домой.

Мягкое тепло разлилось по моему телу. Мне было очень хорошо рядом с мужем, и я подумала, как будет здорово, когда он вернется в Минск из Москвы насовсем. И что бы ни говорили, нет родственника, равного мужу; нет друга, равного мужу; нет защитника, равного мужу; нет убежища, равного мужу. Что может случиться со мной, если рядом такой защитник?! Все будет хорошо, все будет хорошо. И когда эта мысль прочно поселилась в моей голове, я почувствовала себя почти здоровой.

— Знаешь, милый, я раньше не задумывалась, какое это счастье, что ты у меня есть, — прошептала я, когда мы присели на кушетку в коридоре. – И хочу об этом сказать, пока не поздно, пока жива.

Сказала и почувствовала, что сделала ему больно. Наверно, в моем положении каждому хочется, чтобы его пожалели, чтобы еще раз повторили, что все будет хорошо. Мне надо было слышать это еще и еще раз. И сегодня, и завтра, и послезавтра.

— Не надо, дорогая, не терзай себя, врачи вылечили тебя, а остальное мы сделаем сами. Ты поправишься, ты уже здорова. Иначе и быть не может. Для чего же нам без тебя жить и как жить?! Я не смогу, ты так и знай. Так что поправляйся и к нам. Нам без тебя очень плохо.

Нет, все-таки зря говорят, что очень умные люди не бывают хорошими мужьями, потому что они не женятся. Мой муж исключение – он хороший, и к тому же умный. После таких его слов я чуть не заплакала. И пусть он не говорил о любви, но я почувствовала, что это именно его любовь говорила со мной, именно она окутала меня своей заботой и взяла ответственность за мою дальнейшую судьбу.

Две недели пролетели незаметно. Перевязки, столовая, разговоры в палате, чтение книг. Рана заживала хорошо, дренаж на 11-й день сняли. Болей в руке почти не ощущалось, правда, грудная клетка, казалось, стянута обручем. Но врач сказал, что это потом пройдет. Да и не слишком-то давил этот «обруч». Гораздо сильнее он был на сердце – я с нетерпением ждала ответа. И вот на одной из перевязок я заметила, что доктор что-то молчаливее обычного.

— Доктор, может быть, вы получили мой ответ?

— Получил.

— Он хороший? – Я уставилась прямо в глаза доктору, а внутри у меня все похолодело. Сейчас он скажет «Да» и я буду готовиться к выписке, радуясь каждому дню и ожидая встречи с родными. Или…Я не успела подумать дальше, как услышала ответ.

— Знаете, опухоль оказалась плохой. И в двух лимфатических узлах уже найдены метастазы.

Я пошатнулась, мир раскололся. Раскололся на «до» и «неизвестность». Слабость медленно проникала во все уголки, заставив меня присесть.

— И что мы будем делать с этими метастазами?

— Ничего. Их же удалили. Больше у Вас ничего плохого не осталось.

— Значит, дополнительного лечения не надо?

— Надо. Сначала будет химиотерапия, потом – облучение. А может, и гормональное лечение.

Больше я ничего не слышала. Значит, все очень плохо, если такое мощное лечение. Пока шла в палату, перед глазами пролетела вся моя жизнь. Первое, о чем я подумала – это все, конец. Я легла на кровать и просто отключилась. Нет, я не спала, просто лежала с открытыми глазами и тупо смотрела в потолок. Ничего не видела и ничего не слышала. Потом я пыталась вспомнить эти часы, о чем думала, стоя у края пропасти. Но так и не вспомнила ни одной мысли. Видимо, наступило запредельное торможение. Господь сохранил мой разум, унял страдания в критический момент.

Из этого ступорозного состояния меня вывели соседки по палате, такие же больные, как и я. Они очень много говорили, успокаивали. А мне это так нужно было, слышать ободряющие слова от любого человека, слушать и молчать. И уловить главное:

— У тебя дети. Думай о них, а не о болезни.

Дети… Действительно, я должна помнить о них. Слезы брызнули из глаз, и я ожила. Их личики всплыли перед глазами, захотелось даже их потрогать. И на сердце потеплело. Я нужна им, они ведь еще маленькие. Девочке 10 лет, а мальчику – 5 лет. Сегодня мысли о них спасли меня, а завтра я буду нужна им. Я буду бороться, я буду цепляться за жизнь и жить ради детей. Пройду через все, все вытерплю. Ведь лежат же в палате женщины, которые получают последний, шестой курс химиотерапии.

Я глянула в окно. Темнело. Неужели прошел день?! Самый темный день в моей жизни. Ну, и слава Богу, что он уже позади. Как говорила Скарлет: «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра».

— Пойдем с нами, — услышала я голос соседки. – Завтра Галка выписывается из 5-ой палаты, посидим, расслабимся.

Мы привыкли коротать вечера вместе. Болезнь заставила нас быстро притереться друг к другу, поддерживать и не раздражаться на мелочи. И у нас был свой ритуал: собираться в чьей-либо палате, если выписывалась подруга по несчастью.

Я вытерла слезы и пошла в 5-ю палату. С Галкой я подружилась и теперь порадовалась за нее. Наконец-то закончились мучения, все курсы химиотерапии и все самое страшное позади; это радостное чувство, переживаемое Галкой, окутало и нас. Это трепетное чувство надежды передавалось по наследству с каждой очередной выпиской. Впереди появлялся свет. Глядя на улыбающуюся подругу, я думала: «Какое же это, наверное, счастье – победить страх, болезнь, мытарские этапы лечения с приступами отчаяния и оказаться на свободе». Настроение Галки передавалось всем. Те, кого все еще только ожидало, по-хорошему завидовали и надеялись, что и у них все будет хорошо, те же, кто уже проходил лечение, были в этом уверены.

Мы быстро накрыли стол, кто-то достал бутылку красного вина. При химиотерапии и облучении некоторые принимают понемножку – говорят, укрепляет иммунитет и выводит свободные радикалы. Да и нервы успокаивает.

— Ну, Галка, за твое здоровье!

— Спасибо. А ты, Валя, чего не пьешь?

— Девчата, у меня же химия завтра, а вдруг хуже будет?

— Да ты что, наоборот, лейкоциты поднимутся. Да и много тебе никто не даст.

— Нет, не буду. Тебе, Галка, уже все равно, ты вылечилась, закончила лечение. А у меня все же еще недолеченный рак, завтра первая химия… И меня уже тошнит.

— Ну, как хочешь, можешь не пить, да ведь оттого, что тебе сейчас грустно и тоскливо, твоему раку лишь благодать, быстрее растет. А вот тяпнешь рюмочку вина, на душе полегчает, а рак сразу втянет клешни.

Валентина на секунду задумалась, а потом взяла свою кружку и несколько раз глотнула. Вино было хорошим, а подруги по несчастью смотрели участливо. Что-то оттаяло внутри.

— Галка, будь здорова и не возвращайся сюда больше. И спасибо тебе за поддержку.

— Ой, девчата, ни за что, я сюда больше не вернусь. Я уверена, что здорова, и муж все твердит об этом. И доктор сказал, что теперь все зависит от меня. А уж я-то постараюсь. Все советы выполню. Мне есть ради чего, а главное,  — ради кого жить.

— А как без груди жить-то будешь?

— А что без груди?! Грудь же не рука, не нога, не легкое. Вот без них тяжело. А ради того, чтобы быть здоровой я бы и вторую грудь отдала, детей я уже выкормила. Я просила врачей, но они сказали, что в этом нет нужды, и так все будет хорошо.

— Да, наверное, ко всему привыкаешь. У меня соседке лет 20 назад грудь удалили, так она еще и замуж сумела выйти с одной грудью, и ребенка родила, и хорошо живут с мужем.

— Вот и я надеюсь, что все будет нормально. Только надо менять свою жизнь. Мне кажется, мы неправильно живем – все чего-то ждем от жизни, завидуем, злимся, ругаемся, портим жизнь и себе, и другим. А Бог нас за это наказывает. Надо жить каждый час, день, не нарушать какие-то общие правила, быть в ладу с собой и близкими. И тогда добро вернется к тебе добром, как зло возвращается злом.

— Может, ты и права, но как трудно жить в ладу с собой и не нарушать некие правила.

— Да, трудно, но здоровье надо беречь, пока оно есть. А мы вспоминаем о нем, лишь теряя его. Пьем, курим, ленимся двигаться, раздражаемся по мелочам. Посмотри вокруг – все орут друг на друга, доводят до инфаркта, или рака, кому как повезет. И лишь заболев, каждый начинает замаливать грехи. А что, нельзя сразу быть человеком? То-то и оно. Так что теперь я на своего орущего начальника буду смотреть спокойно, пусть покричит, ему же все боком и вылезет. Бог все видит.

— А ты чего, Галка, в Бога веришь?

— Да ладно, девчонки, не приставайте к ней. Ей так легче. Пускай себе верит, у нее двое детей, их растить надо, кормить, воспитывать, одевать, учить. У нее муж хоть и хороший, но не бизнесмен, да и сама она учительница. А тут такая болезнь… Ладно бы сифилис – так не обидно, сама виновата. Но рак-то за что? Где справедливость? Да и кто сказал, что жить по-честному лучше? Вот как раз негодяи разные и болеют меньше…

— Не скажи. А ты знаешь, как они по вечерам трясутся в своих квартирах, чтоб не выгнали, чтоб не арестовали, чтоб не конфисковали… Я знаю одного директора, хам страшный. Так он сам превратил жизнь свою и своей семьи в ад при жизни. Он и не живет, а бегает по кабинетам «друзей», спасая себя и некоторых родных от тюрьмы, хотя сам выбрал этот путь, путь воровства и обмана. Я думаю, что его болезнь хуже рака…

— Да, потому что лечить его будут не врачи, а милиция. А их «химия» похлеще нашей будет.

В дверь палаты постучали. Вошла Светлана Петровна, медсестра, поинтересоваться температурой.

— Прощаетесь? Только не шумите, а то врачи еще не ушли.

— Нет, мы по-тихому.

Петровна ушла, а мы замолкли на минуту. Каждый думал о своем. У каждого свое будущее, свои проблемы. Но было у всех и что-то общее – это путь лечения от рака. Для одних он еще только начинался, для кого-то был позади.

— Галка, мне предстоит облучение. Это очень больно?

— Нет, совсем не больно. Лежишь себе под аппаратом и ничего не чувствуешь. И так день за днем, 25 раз. Ну, иногда бывает слабость, чуть подташнивает, но это мелочь. Поговори с врачом, он даст дельные советы – как питаться, чем смазывать кожу, чтоб не было ожогов. И волосы от облучения не выпадают.

— А зачем облучают, если все удалили?

— Я тоже волновалась, думая об этом. Но врач сказал, что это профилактически, а вдруг где-то клеточка опухолевая застряла в сосуде, так ее надо убить. Потому и химиотерапию назначают.

— Ясно.

— А знаете, девчонки, не оставляйте в себе тревожных и плохих мыслей, гоните их от себя, задавайте вопросы врачам. Лично я от таких мыслей и пострадала. Я виню в своей болезни свою мать. – Галка задумалась, а потом рассказала свою историю. – Когда я была маленькой, я была шустрой, как мальчишка – бегала, лазила по деревьям, летала на велосипеде. И вечно разбивала на велосипеде себе щиколотки. А мама мне все твердила: «Не развивай ноги, а то рак будет!» Я не знала, что такое «рак», но догадывалась, что это что-то страшное. И постепенно от частых слов мамы у меня в глубине мозга застрял страх – как бы не появился рак. Всю жизнь я прожила под этим страхом и в конце концов получила – таки его. Слава Богу, что обнаружила вовремя, но виню в своей болезни маму.

— Ладно, Галка, не вини мать, она же не со зла.

— Нет, конечно, она простая деревенская женщина и не думала, что словами так можно навредить. Я люблю ее, и она меня. И никогда я не скажу ей того, что рассказала Вам. Она ж хотела как лучше для меня…

Мы еще долго обменивались опытом, утешали друг друга, давали Галке советы. Расходились из 5-ой палаты успокоенные, хотя и несколько возбужденные. Каждый думал о своем.

Несколько дней меня навещали родные и близкие мне люди. И каждый старался поддержать, что-то посоветовать, все говорили, что надо бороться, не поддаваться мрачным мыслям, пройти все лечение, предложенное врачом, переосмыслить свою жизнь и настроиться только на выздоровление. Говорили одно и то же, казалось бы, банальные вещи. Но как мне это было надо, как я хотела услышать именно эти слова, что все будет хорошо. И у меня появилась уверенность. Уверенность в том, что я смогу, у меня все получится.

Куда б ни вела твоей жизни дорога

И как ни сложилась судьба,

Ты можешь не верить ни в черта, ни в Бога,

Но верить обязан в себя.

Прошло несколько дней, я успокоилась и даже с нетерпением стала ждать продолжения лечения. Врач сказал, что обычно лучевая терапия или химиотерапия начинается через 2 недели после операции, так как надо время, чтобы зажила рана. В последние дни у меня по дренажу выделялось по 20 – 30 мл лимфы за сутки, поэтому сегодня трубку из-под кожи у меня удалили. Я думала, что будет очень больно, но ничего, терпимо. Врач отвлек меня, поулыбался, а потом раз – и все позади. Чуть кольнуло в боку и все. Я даже не поняла, что он сделал. Без трубки стало легче, можно было выйти на улицу, погулять.

Утром на 15-ый день после операции меня вызвал радиолог. И хотя я была готова к этой встрече, но все равно разволновалась. Особенно, когда он начал рисовать на мне какие-то линии.

— Доктор, а зачем Вы рисуете?

— Это поля облучения. Лучи будут попадать только на те области, что я обрисую. Здоровые участки тела будут защищены.

— А почему так много облучений, 25 раз? Нельзя быстрее, за 5 раз, например?

— Можно, но тогда будет очень сильное повреждение здоровых тканей – кожи, сосудов, нервов. Могут образоваться язвы, появиться сильные боли в плече, руке. Вот поэтому и облучают малыми дозами и длительно по времени, чтобы здоровые ткани успели восстанавливаться. А плохие клетки более чувствительны к облучению и гибнут, не успев восстановиться.

— Скажите, а волосы у меня выпадут? – от волнения у меня пересохло во рту. Еще бы, быть бызволосой несколько месяцев мне совсем не хотелось.

— Нет, что Вы, на голову лучи не попадут и Ваша прическа не пострадает.

— Хорошо, а то не знаю, как тогда и на коридор из палаты выйти, если вдруг потерять волосы…

— Да не о том Вы думаете. Главное для Вас – выздороветь, поправиться. А все остальное – второстепенное. Будете жить – все остальное будет хорошо. А мертвым красота не нужна.

Я задумалась. Действительно, детям я нужна не зависимо от прически. Мужу – наверное, тоже, хотя для него можно купить парик. Так чего я так мучаюсь? Вот уж поистине – женщины думают о красоте чаще, чем о здоровье. Хотя красивые не всегда счастливые. Мне вдруг вспомнилось выражение Джами:

Пять важных правил в жизни соблюдай –

И на земле увидишь светлый рай:

В делах мирских не возмущай покой,

Зря не рискуй своею головой,

Здоровье береги, как редкий клад,

Живи в достатке, но не будь богат,

И пусть приходит разделить досуг

К тебе надежный и сердечный друг.

Да, здоровье для меня сейчас – это самое главное. А потом буду решать все остальные задачи.

После обрисовки меня отпустили в палату. Доктор сказал, что облучение начнет с завтрашнего дня.

— Будьте в палате, Вас вызовут.

Я плотно запахнула халат, так как разрисовка на мне заходила прямо на шею и была видна за километр. Боже, как же с таким узором ходить? Все будут смотреть на меня, как на прокаженную.

На улице светило солнце, как на зло, было многолюдно. Я съежилась и пошла к своему корпусу. И вдруг я увидела двоих женщин с такой же разрисовкой на шее, но они смеялись, о чем-то разговаривая… И их совсем не тревожило, что кто-то видит рисунки на их теле… И тут я поняла, что здесь, в онкологическом диспансере, мы все одинаковые, никому нет дела до твоего вида, сами такие. Сразу стало легче. Я не одна такая, нас много. Все-таки какое это великое чувство – чувство стадности. Нет, не зря все же говорят, что на миру и смерть красна.

Я выпрямилась и спокойно пошла в палату. На душе стало легче, появилась уверенность, что все будет хорошо. И лишь где-то в глубине души жила смутная тревога – как я перенесу эту лучевую терапию? Но это будет завтра, а сегодня я не буду думать об этом…

Утром после завтрака я пошла в палату и стала ждать. И хотя я себя всячески успокаивала, в глубине все-таки жила тревога. Если облучение убивает раковые клетки, то не убьет ли меня? Больно ли это (я не люблю боли)? Что я почувствую при облучении? В общем, меня ждет что-то новое, новое и неизвестное. И я его боюсь. И в то же время на него надеюсь. Оно принесет мне пользу, я буду здоровой.

— Женщины, кому на облучение, подойдите на пост, — раздался голос дежурной медсестры.

Я вздрогнула. Вот оно, начинается.

К медсестре подошли четыре женщины и я.

— Кто из вас знает, куда идти на облучение? – спросила сестричка.

— Я, — ответила одна из женщин. – Я уже неделю облучаюсь.

Новички с уважением и интересом взглянули на коллегу по несчастью. Уже неделю… И ничего, выглядит неплохо, улыбается. Значит, не так это страшно.

Мы все переглянулись и пошли вслед за Ниной, которая уверенно пошла по коридору.

— Нина, это страшно?

— Да нет, девочки, не бойтесь. Пять минут полежала, встала и пошла назад, в палату.

— А что-нибудь чувствуешь во время облучения?

— Почти ничего. Немножко покалывание на коже и все. Правда, говорят, после половины облучения кожа, бывает, краснеет и воспаляется. Поэтому надо смазывать ее смягчающим кремом, хотя бы детским. Но перед сеансом облучения крем надо обязательно смывать, чтоб кожа была чистой. Иначе ожог может быть еще сильнее.

Я подумала: хорошо, что женщины учат друг друга, это помогает выздоравливать, избежать каких-то ошибок, чувствовать себя увереннее. Но вообще-то это должны делать врачи, их советы более профессиональные. А может, надо издать памятку для таких горемык, как мы. Прочел – и все ясно. Как всегда, у врачей не хватает времени…

Доктор взял меня за руку и завел в помещение, в котором не было ни одного окна. По центру был установлен аппарат для облучения – стол, а над ним сама «пушка», из которой и вылетает то, что мы называем облучением.

— Ложитесь, пожалуйста, вот сюда. Я наведу аппарат на поле облучения, а все остальное тело будет защищено свинцовыми пластинами. Так что не волнуйтесь, облучаться будет только узкая полоска тела. То место, где могут быть опухолевые клетки. И мы их убьем. Не возражаете?

— Спасибо, я только на это и надеюсь.

— А вы лежите тихо, не шевелитесь, чтоб не сместилось поле облучения. Это не долго, несколько минут.

Доктор вышел из помещения и я осталась одна. С этим чудовищем, с облучением…

Что-то щелкнуло и загудело. Врем пошло. Жутковато. Был бы доктор рядом, было бы спокойнее. Но он почему-то вышел. А говорил, что нет никакой опасности, что облучается только узкое поле. Тогда чего сбежал? Или ему тоже страшно? Или все-таки эти лучи повсюду, бегают по комнате, повреждая все тело? Я вдруг почувствовала тепло в подключичной области и «мурашки» побежали по руке. Захотелось пошевелить пальцами, но я сдержалась. Доктор просил не шевелиться. Скосив глаза, я посмотрела на «пушку». Никаких лучей видно не было. Или они бесцветные, или все уже закончилось?

— Как медленно тянутся минуты, – подумала я. И в этом момент аппарат затих, щелкнула дверь.

— Выходите, пожалуйста, все закончено.

Я выпорхнула из кабинета и взглянула на себя в зеркало. Ничего не изменилось. Какая была, такая и осталась. Слава Богу, первый сеанс позади. И не так уж и страшно. Вот уж правда:

Мужчин потенции лишает,

А дамам портит цвет лица.

И полноценно жить мешает

Страх неизбежного конца.

Вернувшись в палату, я прилегла, чтоб успокоиться и отдохнуть. Сердце стучало чаще обычного, но так бывает после облучения. Это я тоже узнала от женщин. Иногда бывают даже боли в сердце, но это пройдет, пугаться не надо. Зато у гипертоников может снизиться давление. То есть даже польза может быть.

Первая неделя облучения пролетела быстро. Я привыкла к этим процедурам и даже могла подремать под аппаратом. Купила «Детский» крем и регулярно смазывала им кожу на грудной клетке, не забывая смывать его по утрам. Но на третьей неделе однажды утром я почувствовала першение в горле и какую-то затрудненность при глотании.

— Наверно, простыла, — подумала я. И пошла к лечащему врачу.

Но горло было обычным, не покрасневшим.

— Это реакция на обучение,  — сказал врач. – Немножко страдает слизистая пищевода. Поэтому перед сеансом облучения можете покушать, например, выпить яйцо, а после него – сделайте глоточек растительного масла, лучше оливкового. Оно смажет слизистую пищевода и снизит вероятность повреждения.

— Спасибо, доктор. Значит, ничего страшного?

— Ничего. Это пройдет, правда, не так быстро, как хотелось бы. Это как бы лучевой ожог, а он проходит медленнее, чем, например, солнечный.

— Но ведь мне еще три недели облучения. Я выдержу?

— Конечно, не волнуйтесь так. Все выдержите. Помните о моих советах и станет легче.

— А язвы пищевода не будет?

— Не будет. У меня еще такого ни разу не было, ни у одного пациента. Всего лишь легкое раздражение слизистой.

— Ладно, спасибо.

Я начала выполнять советы врача – купила бутылку оливкового масла, десяток яиц и красное вино. Про вино мне рассказала соседка по палате.

— Очень хорошо выводит радионуклиды. Мне одна пожилая медсестра посоветовала – при облучении принимай витамин «С» (цэ): «яйцэ», «сальцэ», «винцэ». Здорово помогает, лейкоциты не падают. И я на себе испытала, работает.

Вот потому-то и я решилась на этот эксперимент с витамином «Цэ». Главное, что не навредит. А может, и польза будет.

Утром, как только меня позвали на лечение, я выпила сырое яйцо. Примечательно, что жжение в горле сразу уменьшилось. Или это самовнушение? Хотя, какая разница, главное, что стало легче. А после облучения я глотнула оливкового масла. И полчаса ничего не пила и не ела. Пусть смягчает слизистую. Вечером, после ужина, добавила к лечению бокал красного вина. На душе полегчало. То ли от всего лечения, то ли от вина. Да и какая разница, опять подумала я, все средства хороши, если помогают.

Так прошла еще неделя. Удивительно, но жжение в горле не усилилось. И я поняла, что справляюсь с облучением, ведь дело движется к завершению. Полторы недели и все, прощай, лучевая терапия. Надеюсь, она принесла мне пользу.

Но одна беда не ходит. Как-то утром я почувствовала, что больно двигать рукой. Глянула в зеркало – ух, ты, кожа в подмышечной области сильно покраснела. И болит, не дотронуться.

— Все, это рак пополз дальше, — подумала я. Внутри все похолодело. Неужели конец? А ведь уже появилась надежда на излечение, я стала планировать будущее, успокоила детей и мужа… И вот, надежда рухнула. Полетели вереницы черных мыслей, я стала судорожно думать, что делать, к кому обратиться за помощью. Ведь жить так хочется, даже если понимаешь, что не долго.

Слезы выдали меня. Я даже не заметила, как они потекли. Сидела, смотрела в окно и тихо плакала. Соседки заметили, что со мной что-то творится, и подошли к моей кровати.

— Ты чего, деточка? Что-нибудь с детьми случилось? – спросила самая старшая из женщин.

— Да, — прошептала я, — кажется, они скоро потеряют маму… У меня снова вернулась болезнь, рак в подмышке, поэтому все там покраснело, не дотронуться, как болит. – Сочувствие соседок вывело меня из ступора и я зарыдала, не в силах больше сдерживаться. Я ведь не просто женщина, я еще мать двоих детей и жена своего мужа. И за них я в ответе, ради них я и живу. Как больно в груди от мыслей, что я могу покинуть их! Как больно! Эта боль заглушила даже физическую боль в подмышечной области.

— А с чего ты взяла, что рак пополз?- спросила соседка. – Вчера же все было нормально, и врач тебя осматривал, ничего плохого не нашел.

— Это было вчера, а сегодня… Сегодня мне очень болит в подмышечной области и там все красное. И раки ведь красные, я сама их варила и ела. Значит, ползет, гад, от груди в подмышку.

— Покажи.

— Смотри. – Я расстегнула халат. Я знала, что они не врачи, но так тяжело было держать боль в себе, так хотелось утешения. Даже на время. Чтоб перевести дыхание, собраться с силами.

— Мне кажется, это не рак, — промолвила неуверенно одна из соседок. Я слышала от Галки из 5-ой палаты, что у нее тоже было покраснение кожи к концу облучения, но врач сказал ей, что это не рак, это потом пройдет.

— Это правда,- зашумели женщины в палате, не плачь. А лучше сходи к врачу, пусть посмотрит.

— Да врач еще не пришел! Он будет только через час!

— Тогда пошли на пост, к медсестре. Сегодня дежурит Светлана, она давно работает в отделении и должна все знать.

Все дружно встали и двинулись к посту. Сестра была на месте.

— Светочка, посмотрите, пожалуйста, что это? – Я сняла халат с плеча и подняла руку вверх.

— Вы облучаетесь?

— Да, уже почти 20 раз.

— Тогда понятно. Это лучевой ожог. Кожа здесь нежная, да еще и потеет. Поэтому и реагирует на облучение сильнее, чем в других местах.

Я без сил опустилась на кушетку. Сердце барахталось в груди – буду жить, буду жить, буду жить! Снова потекли слезы…

— Спасибо,  — прошептала я всем сразу, и сестричке, и соседкам по палате. – Чтоб я без Вас делала, умерла бы, наверное. А так еще поживу, хотя бы до прихода врача.

— Да все будет хорошо, — улыбнулась Светлана,  — зайдите к врачу, как придет, он даст Вам все нужные советы.

Вдруг посветлело в глазах – я увидела своих милых соседок, которые улыбались, словно и им повезло. Благодать, снизошедшая на меня, накрыла и их. И я в очередной раз поняла, что такое больничное братство, или сестринство – это когда твоя боль – боль каждого, а твой успех делится тоже на всех.

Также дружно мы все вернулись в палату. Мысли мои стали спокойнее, хотя тревога еще оставалась. Я стала ждать встречи с доктором. Но сейчас это время до прихода врача не казалось таким долгим; одно дело ждать с мыслями о смерти и совсем другое, когда ждешь подтверждения хороших вестей. Я снова смотрела в окно, но видела не высокие статные сосны, окружающие корпус, а дальние дали – детей, от рождения до сегодняшнего дня, родителей, мужа… Я снова ушла в себя, но теперь на моем лице не было слез, а жила маленькая, но сильная надежда.

— Тук-тук, — раздался голос Олега Петровича, доктора-радиолога. – Кто тут портит солнечную погоду соленым дождиком слез?

— Это я пыталась, но дождь уже прошел. Посмотрите, пожалуйста, что случилось со мной. Это не рак?

Доктор подошел поближе, взглянул на мою покрасневшую кожу, осторожно потрогал ее пальцами. Задумался на несколько секунд и… улыбнулся.

— Это не рак, это результат действия лучевой терапии. Больно, но не смертельно.

— А что с этим делать? – с облегчением спросила я. – Оно пройдет?

— Я смажу Вам кожу специальной жидкостью, которая уменьшает воспаление, а вы приобретите Пантенол и обрабатывайте эти покрасневшие места каждый день. Но перед облучением все смывайте, чтобы кожа была чистой. И попринимайте витамины, например, антиоксидантный комплекс АОК-селен или Триовит чередуйте с Гравитус или Дуовитом. Здесь есть все необходимые витамины, они тоже помогут Вам успешно перенести лечение.

— И все пройдет? – снова спросила я.

— Пройдет, но не завтра. Понадобится около месяца.

— А облучение будем продолжать? Мне еще 5 раз надо.

— Будем, и будем лечить ожог. Я уверен, что мы справимся.

И действительно, уверенность врача очень помогла мне. Я каждый день колдовала над своей обожженной кожей, выполняя все советы доктора. И хотя ожог не исчезал, а даже чуть увеличился к концу лечения, но мы не прервали лучевой терапии ни на день и в пятницу благополучно закончили.

— Вот и все, Вы оказались настоящим бойцом, — сказал Олег Петрович. – Продолжайте ухаживать за кожей еще несколько недель, пока не сойдет краснота. Может появиться даже мокнутие кожи в подмышечной области, не пугайтесь. Тогда пользуйтесь присыпкой, хотя бы детской. Через месяц воспаления не будет, но останется коричневый загар в местах облучения. Потом и он исчезнет. И не пугайтесь, если в надключичной области на стороне облучения появится выпуклость – это тоже  результат облучения, а не опухоль.

Как хорошо, что мне так подробно все рассказали. Предупрежден – значит, спасен. Теперь я не буду так переживать и нервничать, если что-то из этого появится.

— Но если появится что-то непонятное, показывайтесь врачу, — сказал напоследок Олег Петрович. – Научитесь любить себя и слышать каждую клеточку, чтобы понять, что ей надо, что ей вредит, что с ней происходит. Берегите себя и не переносите на себя все проблемы подруг по несчастью, которые будут Вам звонить. У каждого своя жизнь, живите с уверенностью, что она будет долгой и счастливой. И все делайте для этого.

— Спасибо, я постараюсь. Вы чудесный доктор! Желаю и Вам здоровья!

Я вернулась в палату и стала готовиться к выписке. Завтра домой. На душе было радостно и грустно одновременно. Конечно, очень хотелось побыстрее уехать в свою квартиру, к детям, забыть про все. Но тревога не покидала меня – как я буду дома одна, а вдруг что случится. Здесь я привыкла, что каждый день вижу врача, задаю ему вопросы, он все вопросы решает, мне спокойно на душе. И вот все меняется, я одна, спросить не у кого… В душе что-то защемило и я почувствовала себя такой маленькой, такой одинокой, такой беззащитной. Слезы снова навернулись на глаза, но я сдержалась. Я вдруг взглянула в окно и увидела высокие ели, по стволам которых сверху спускались две белочки. Они спрыгнули на землю и стали играть друг с другом, бегая и прыгая, как дети. Как дети! И у меня есть дети, они ждут меня дома, я им очень нужна. Завтра домой, к детям, они не дадут скучать и грустить. И вот тут я почувствовала, как я по ним соскучилась, как я их люблю!. Невольно на лице у меня появилась улыбка. И в очередной раз я поняла истину – если на душе тяжело, подумай о детях, об этих чудных крошках, которые обнимут тебя и пожалеют, и сразу полегчает, все проблемы уйдут в сторону и снова захочется жить!

Как нелегко переключаться на позитивные мысли с таким диагнозом, как рак. Он давит тебя, прижимая к земле всей своей клешней, и от этого перехватывает дыхание, темнеет в глазах, а будущее кажется весьма печальным и неопределенным. Сразу вспоминается, что от рака умерла соседка, умерла одна из подруг, умерла Раиса Максимовна Горбачева, умер Александр Абдулов, Михаил Казаков, и многие – многие другие. Причем люди весьма состоятельные. Значит, от рака нет спасения, нет лекарств, и все умирают. И даже за границей не могут помочь, ведь ездил же туда наш Мэр города, а результат один – человека уже нет. Жаль таких известных людей, но себя еще больше. А с другой стороны, живет же Рональд Рейган со своей женой! У него был рак кишечника, он сам говорил об этом с экрана телевизора. Его прооперировали и он здоров! У его жены Нэнси был рак молочной железы, удалена грудь, и тоже живет. И они не боятся об этом говорить. Помню, подруга рассказывала, что она была в Америке и видела, как Р. Рейган, будучи Президентом Соединенных Штатов Америки выступал по телевидению и учил сограждан:

— Дорогие друзья, давайте начинать день (или оканчивать его) как мы с Нэнси – с осмотра молочных желез, чтобы не пропустить начало болезни.

Вот это я понимаю, вот это уровень пропаганды здорового образа жизни и ранней диагностики! Уж если об этом говорит Президент, значит, дело стоит того. И никто, говорила подруга, не смеялся со слов Президента, так как все понимали, что если об этом говорит такой человек, да еще сам перенесший страшную болезнь, то это важно для всех. И весь смысл здесь в ранней диагностике. Тогда можно вылечиться, тогда можно жить. И долго жить. Ведь живут же в Беларуси более 30 тысяч женщин, пролеченных по поводу рака молочной железы, растят детей, работают, ходят среди нас, а мы даже не догадываемся об этом! Ведь прошли же они моим путем, преодолели все препятствия и научились жить по-новому, без оглядки в прошлое, с верой в будущее. И многие из них живут после лечения уже 10 – 15 – 20 и более лет! Даже не верится, мне бы хоть 5 лет прожить, чтоб детей подрастить. А уж про 20 я и не мечтаю.

Вечер прошел быстро – в сборах, мечтаниях и переживаниях. Соседки по палате даже всплакнули – совместная боль очень сблизила нас. Казалось, мы знакомы вечность. И каждый, кто уходил из больницы, уносил с собой и частичку новых подруг. А те, кто еще оставались, теряли что-то очень дорогое, что-то из глубины души, отчего она болела и сжималась, выдавливая слезы из глаз. Все переживали, но все желали только одного – выздоровления. Другие ценности сегодня у нас просто не существовали. Может быть, завтра они появятся, да и наверняка появятся, но сегодня… Сегодня мы все понимали, что стоим на краю пропасти. И вот куда нас забросит будущее – в пропасть или подальше от нее, на цветущую поляну жизни – совсем не ясно. А в таком положении человеку нужно только одно – подальше от пропасти… Конечно, мы все стремимся туда, но понимаем, как много зависит от тысячи разных причин. И от доктора, и от каждой из нас, и  от наших близких и далеких, и от обстановки на работе, и от соседей, и от погоды, и от случайных взглядов, и от многих незапланированных жизненных бурь. Взять хотя бы лечение – одна из женщин, прибывших на операцию из Украины, рассказывала, что у них за все надо платить, за любой анализ, за осмотр, за операцию, лекарства и так далее. Нет денег – лечись, как хочешь. Здесь мы, конечно, ощутили гордость за нашу страну, где онкологические больные лечатся за счет бюджетных средств. И даже самые современные лекарства для нас закупают. Вот только жаль, что иногда бывают перебои в снабжении, каких-то лекарств не бывает месяцами, а это плохо, очень плохо. Опухоль не любит ждать, она растет, распространяется по организму, сокращая дни жизни. И больные бегают по аптекам, ищут, звонят и… не находят. Оказывается, многие лекарства для онкологических больных просто не продаются в аптеках! Почему?!? Мы бы рады на время перебоев в снабжении сами купить необходимые лекарства! Это же наша жизнь! А кто хочет жить, найдет и средства, тем более, что лишь на месяц  — другой. Пусть бы сделали хоть одну такую аптеку, где все есть. Даже морально от этого было бы легче – все-таки уверенность в наличии всего необходимого для лечения. Только вот кому об этом сказать? Удивительно, что ни одна коммерческая аптека до этого не додумалась… Это ведь живые деньги, и не малые. Цыганская почта быстро разнесла бы адрес такой аптеки по всем уголкам страны. И аптеке хорошо, и нам спасение.

Легла спать. Завтра домой. В голове проплывали советы доктора. Надо запомнить их, от них так много зависит. Завтра встану и запишу, чтоб не забыть, а сейчас просто повторю, просто повторю…

Я думала, что не усну в эту ночь, но, видимо, сказались все нервотрепки – сознание отключилось мгновенно. И как ни странно, спала я не плохо, хотя и проснулась рано. Так как все еще спали, я взяла бумагу и решила не шуметь в ванной, а записать кратенько советы врача. А если что не вспомню, будет возможность спросить у доктора до выписки.

Сознание работало четко, — в экстренной ситуации я умею собраться с мыслями. Еще раз перечитала все написанное. Кажется, ничего не забыла. Только подумалось – хорошо бы все такие советы издать отдельной брошюрой, книгой. Тогда бы мы, больные женщины, всегда держали ее на видном месте и советовались с ней во всех сложных ситуациях.

У кого-то зазвонил будильник. Он отзвонил последнее утро моего пребывания в больнице. Как я ждала этого дня, дня выписки! Кто-то медленно бредет к процедурному кабинету сдавать очередную порцию крови для анализа, кто-то жует сало с луком для поднятия лейкоцитов, кто-то смывает в душе крем перед облучением, а я ухожу домой! Домой, к детям!

В 9 часов я зашла к старшей сестре за больничным листком и эпикризом.

— Скажите, пожалуйста, как долго я могу быть на больничном?

— У Вас открытый больничный на 5 дней, затем надо идти к врачу-онкологу по месту жительства. Он или продлит больничный, или закроет его.

— А какое время вообще можно быть на больничном?

— Непрерывно до 120 дней, а потом МРЭК решает — отправить Вас на год на инвалидность или продлить больничный лист, если лечиться осталось не много, а потом Вы сможете выйти на работу. МРЭК всегда решает индивидуально, в зависимости от многих причин – возраста женщины, стадии болезни, проведенного лечения, профессии пациентки, сопутствующих заболеваний.

— Спасибо! Спасибо Вам за все. У Вас хорошие сестры. Дай бог всем Вам здоровья! Мы, наверно, еще увидимся, мне ведь через месяц на химиотерапию. До свидания!

— До свидания! Поправляйтесь!

Я медленно шла в палату за вещами. Странно, меня выписали домой, а ноги еле передвигаются. Я как будто чувствую, что мои испытания только начинаются, что борьба за жизнь еще впереди. И начинается новый этап жизни – жизнь дома, жизнь без лечащего врача. Целый месяц. А может, всего лишь месяц? Я вдруг ощутила себя такой маленькой песчинкой, такой беззащитной, такой растерянной… Ну почему так, почему? Мне бы радоваться, я выписана домой, я здорова… Опухоль удалена, мы с ней теперь в разных измерениях, мы никогда больше не встретимся. Никогда!

И вдруг я поняла, откуда идет тревога – от неопределенности, от неуверенности в своем безоблачном будущем, от страха за свою жизнь. В больнице была ясность, была цель. Надо было лечиться, надо было выдержать операцию, облучение. День за днем все расписано. Если что не ясно – рядом врач, медсестра, они подскажут, они помогут. В конце концов в больнице ты среди таких же женщин, таких же больных. А это тоже успокаивает – больных много, они лечатся, живут и с этой болезнью. Значит, и я буду жить. Это приходит не сразу, не в первый день, а где-то после операции. Потом ты перестаешь задумываться о жизни и смерти, а просто лечишься, выполняя все, что за тебя придумал врач. К этому привыкаешь. И так день проходит за днем. До выписки, оказывается. И вот наступил этот день, и он оказался совсем не радостным. Нет, я, конечно, хотела домой, я ждала встречи с детьми и мужем, я мечтала лечь в свою постель, смыв в ванне все больничные запахи, я хотела семейной нежности. Вот сейчас я встану и пойду домой, и все будет так, как я хочу. Но это сегодня. А что меня ждет завтра? Жизнь поменялась, я это чувствовала нутром. Но, в конце концов, почему бы ей не измениться в лучшую сторону, ведь это зависит и от меня! Я все-таки улыбнулась, кивнула соседкам по палате и пошла к выходу, к своей новой жизни.

Первые дни и даже недели после выписки летели быстро. Дети не отходили от меня, все обнимали и спрашивали, что для меня сделать. Они так нежно смотрели в глаза, что я поняла – буду жить, ради них буду жить!

— Ребята, у меня все хорошо, я здорова. Вот только закончу лечение и мы это отпразднуем. У вас как раз будут каникулы, мы возьмем папу и поедем на природу.

— Правда, мамочка? И ты будешь совсем здоровой?

— Я уже здорова.

— А почему тогда тебе нужно опять в больницу ехать через несколько недель?

— Я же сказала вам – чтобы закончить лечение. Это уже профилактическое лечение, на всякий случай, чтоб все было хорошо.

— Ребятки, не утомляйте маму сложными вопросами, дайте ей отдохнуть, — раздался голос мужа. Он появился из кухни, где активно помогал мне готовить обед.

Сначала он хотел полностью отлучить меня от кухни, чтоб я побольше отдыхала. Но потом мы пришли к выводу, что, занимаясь текущими делами, я отвлекаюсь от мыслей о болезни, я начинаю улыбаться, я расслабляюсь и мне становится легче. Когда каждый миг твоей жизни заполнен полезными делами, ты начинаешь строить планы, мечтать, начинаешь ощущать свою ответственность за будущее свое и своей семьи. Появляется какой-то спортивный азарт. И я  просто почувствовала, как организм стал наливаться силой, я стала прежней. Хотя нет, не прежней. Конечно, я стала другой. На ступеньку выше. Я как бы со стороны посмотрела на свою предыдущую жизнь, на себя и поняла, что многое надо менять. Многое.

— Милый, как я тебя люблю! – я обняла мужа в который раз, дав волю чувствам. А ведь раньше я не позволяла себе таких нежностей, считая, что это ни к чему. И так ясно. Раз пятнадцать лет живем вместе, значит, люблю. И только сейчас, вернувшись из больницы, я поняла, как много упустила за эти 15 лет. Ведь я выходила замуж по любви, и муж любил меня. Как радостно мы встречались друг с другом до свадьбы, как обнимались и шептали нежные слова. Ведь ясно было, что любим, но обнимались, но говорили о своей любви. И это было так приятно, так здорово! Жить не ради себя, а для любимого человека, думать о нем, ждать встречи, лететь на эту встречу, обнять и…молчать, слушая, как стучат в унисон наши сердца. Мы могли сидеть, обнявшись, часами, и молчать, глядя в будущее. И нам было так хорошо, так радостно. И куда все делось?!? Куда исчезло за 15 лет? И вроде бы любим друг друга, но не говорим об этом, даже стесняемся сказать «Я тебя люблю…» Я попыталась вспомнить, когда последний раз говорила мужу о своей любви к нему и не вспомнила! Не вспомнила! Детям да, говорю каждый день. А мужу нет! Я даже не задумывалась, а что у него на душе, чему он радуется, за что переживает, может быть, от чего-то страдает. Может быть, и ему нужна моя поддержка, может, он ждет ее и не получает?! А вдруг эту поддержку ему окажет другая женщина?!

Вот так с годами люди теряют связь, охлаждаются, убивают любовь (или она сама покрывается тиной, если ее не поддерживать, не лелеять, не выхаживать и не натирать до блеска). Любовь не уходит, если ты не гонишь ее сам. И это не правда, что с возрастом она исчезает! Нет, она живет и становится еще ярче, если ты этого заслуживаешь. Просто она становится другой по мере того, как меняемся мы. Не такой бурной и острой, но зато более нежной и осознанной. Да, сердце при встрече не выпрыгивает из груди, но зато оно нежно поет. И так же хочется взяться за руки, как в юности, и молча брести по тропинкам, слушая птичьи трели. И обнять, нежно- нежно, когда целуются души, а не обязательно губы…

Но чтобы это понять, мне пришлось пройти сквозь потрясение болезнью. Быть может, Господь послал мне это испытание, чтобы я стала счастливой? Хочется верить, что это так. Ведь для счастья не так уж много и надо: здоровье, хорошая семья, любимая работа и крыша над головой.

Как мало нам для счастья все же надо,

Луч солнца утром, к вечеру – покой

Надежный спутник и любовь в награду

За добрый путь, начертанный рукой…

— Как я тебя люблю! – повторила я, прижавшись к мужу. А он, еще не готовый что-то ответить, просто прижимал меня к груди и ласково гладил по волосам.

В этот момент мы были так поглощены друг другом, что забыли про все и всех, как в юности. И только спустя определенное время я вдруг заметила притихших детей, сидящих рядом и глазеющих на нас широко открытыми глазами. Сколько удивления и радости было в их глазках. Для них эта сцена была тоже неожиданностью, но приятной неожиданностью. Они были счастливы, счастливы от нашей с папой нежности, от нашего счастья, от нашей любви. А ведь мы должны были давать им такое счастье каждый день, каждый миг. Ведь дети должны быть согреты родительским вниманием, родительской любовью, но и родительским теплым взаимоотношением. И так важно, чтобы они об этом знали и жили со спокойствием и уверенностью в крепости своей семьи. Ведь они дети, и сегодня семья для них – самое святое, самое главное. Да и потом, во взрослой жизни они будут строить свои семьи по принципу и подобию. Глядя на отношения родителей, они осознанно и бессознательно впитывают все, и хорошее, и плохое. И потом будут либо счастливы в семейной жизни, либо нет, и во многом это зависит от нас, родителей. Странно, но раньше такие мысли посещали меня так редко. А выписавшись из больницы, я как бы со стороны увидела свою жизнь и… сразу поумнела. Так что нет худа без добра. И глядя на мужа, я вдруг подумала: «Лучшее, что отец может сделать для своих детей, — это любить их мать».

Когда родители умны

И добродетелью – скромны,

То благонравны и сыны.

Коль видят нас и слышат дети,

Мы за дела свои в ответе

И за слова: легко толкнуть

Детей на нехороший путь.

Держи в приличии свой дом,

Чтобы не каяться потом.

В первые дни после выписки было много звонков от подруг, все звали в гости, хотели увидеться, поболтать. Но странное дело, мне не хотелось никуда идти. Мне было хорошо дома, я не могла нарадоваться своим новым отношениям с мужем, с детьми. Да и сил пока не было ходить по гостям и принимать их. К тому же я вдруг почувствовала, что некоторые звонки меня просто раздражают. И я стала избегать некоторых особенно бесцеремонных подруг.

— Слушай, дорогой, — попросила я мужа,  — я оставила фамилии своих подруг возле телефона. Если они будут звонить, меня нет дома. Я устала от их сочувствия, от их вопросов. Я хочу забыть болезнь, а они не дают…

— Хорошо, не волнуйся. Я тебе давно говорил, чтоб ты держала своих подруг на расстоянии. Они слишком пользуются твоей добротой.

— Нет, они неплохие, но сегодня мне хочется тишины, хочется покоя.

— Конечно, они неплохие, когда их не слышишь и не видишь. Я же видел, как ты расстроилась после звонка Инги. Ну, кто ее тянул за язык с этими расспросами и советами: «А ты знаешь, что после облучения бывает лучевое воспаление легких?» Понимаю, что она опытная, сама облучалась, ну так и держала бы такие свои знания при себе. Зачем других расстраивать?

— Она же хотела предостеречь меня.

— От чего? Ведь лечение уже позади. А что впереди – никто не знает. Ведь не так часто это воспаление, которое врачи называют пульмонитом, и бывает. Отнюдь не у всех. И аппаратура для облучения меняется, сейчас она не такая, как 10 лет назад, значительно лучше. Так что и осложнений меньше. Я встречался после ее звонка с врачом, он меня успокоил. А теперь ты живешь с тревогой после ее звонка. Так у тебя действительно что-нибудь появится, ведь чего очень сильно ждешь, оно придет. Мысли материализуются. Помни об этом. И думай только о позитивном. Все будет хорошо, ты здорова, мы вместе, мы тебя любим.

Я улыбнулась. Никогда мой муж не был таким красноречивым, таким образованным в области медицины. Значит, действительно любит, коль так все изучил, коль встречается с врачом, чтобы знать все моменты, которые могут помочь мне окончательно выздороветь. Значить, я не должна подвести его, детей, не должна потерять свое счастье, полученное такой ценой. Счастье… Да, вынырнув из болезни, я увидела красоту жизни, почувствовала по-новому прелесть семейной жизни, смогла оценить преданность мужа и любовь его и детей… И даже мысли о болезни отступили куда-то вглубь, далеко-далеко, и не могли нарушать это счастье, счастье быть любимой женщиной, счастье жить, просто жить. Я уверена, что бог дал мне это испытание, чтобы, пройдя достойно через него, я обрела настоящее женское счастье. Я смотрю вперед, я вижу себя в будущем, значит, я живу и буду жить… Всякий, кто не верит в будущую жизнь, мертв для этой.

Молния ударяет, когда хочет и где хочет. Но она редко ударяет в одно и то же место. И можно не пострадать от нее сильно, если помнить о ней, изучить ее и вести себя правильно.

2010-1011 гг.